Юрий Ф.

— Кем ты хочешь быть?
— Лётчиком, Боб Харрис! Я хочу летать! Летать! Летать! Летать!..
Из худ. к/ф-ма «Лисы Аляски», к/ст. «Дефа», ГДР (1964 г.)

28 марта 1970 года (суббота).

В областной военкомат на врачебно-лётную комиссию мы пришли втроём. Фамилии остальных парней я просто не знаю. Нам выдали чистые бланки медицинских карточек формы № 38, каждый написал в шапке свои данные: фамилию, имя, отчество, год рождения, социальное положение, вместо профессии написали: «учащийся». В графе жалобы каждый вывел: «Жалоб нет». И расписались.
Раздевшись до трусов, начали проходить врачей. Прелесть – никаких очередей, вся комиссия собралась ради нас троих!
Сперва антропологические данные. Первым был я. Обмеры: рост стоя, рост сидя; окружность груди:
— Спокойно! 84... Вдох, не дышать!.. 89... Полностью выдох!.. 80... Пошли к весам!
— Дышать можно?
— Можно!
Дышу...
Взвешивание...
Спирометрия лёгких у меня оказалась 5500 куб. см (больше, чем у остальных, выдавших 4600 и 4900. Слабаки!). Правда, в РВК, помнится, я выдал ещё больше – 6000! Правой рукой выжал усилия 40 кг (в РВК – 56), левой – тоже 40 (там – 50)... Задротыш! Что вы хотите, бараний вес 56 кг!
И пошёл по кабинетам.
У хирурга приказали приспустить трусы. Врач взял меня за яйца, отчего мой орган почему-то начал было увеличиваться в размерах и вздрагивать. (Но это у меня всегда так, когда ЕМУ уделяют много внимания!) Потом доктор развернул меня, приказал наклониться и раздвинуть половинки. Что он там хотел у меня рассмотреть, не знаю, но спросил: не выпадала ли оттуда кишка? Я даже обернулся! Мы оба – я и моё очко – посмотрели на врача удивлённо:
— А что она у кого-то может ВЫПАДАТЬ? Да лучше сдохнуть!
— Одевайся! — засмеялся врач.
Все врачи писали: «Здоров. По статье такой-то приказа МО СССР № 270 годен к лётному обучению».
Пока не попал к окулисту. Все буквы и разрывы в колечках я назвал правильно. Но всем кандидатам в лётчики надо в глаза закапывать атропин, чтобы расширить зрачок. Закапали. Зрачки расширились. В тёмной комнате докторша стала смотреть хрусталик через линзы... И вдруг эта сучка мне заявляет:
— У тебя пониженное зрение левого глаза до 0,9 (по диоптрии 0,5 – как и положено). На почве миопического астигматизма.
— Что? Пониженное зрение? С чего это вдруг? Проверьте ещё раз, пожалуйста!
— Хоть 20-30 раз! Это ничего не даст! Подумаешь, свет клином сошёлся на лётном! Иди в инженерное! Там карьеру можно сделать лучше!
— Плевать я хотел на инженерное! — вспыхнул я. — Да поймите же наконец! Не о карьере я своей беспокоюсь! Я летать, летать хочу!!!
Но как я ни доказывал, как ни бился, заключение было одно: «Не годен!»
Я побежал к маме на работу в гарнизонный госпиталь. Там был всё-таки знакомый врач-окулист полковник медслужбы Николай Никифорович Рыжов, главный окулист гарнизона. Однако Рыжов, видимо, не хотел «подрывать авторитет коллеги» и оспаривать решение другого окулиста. Осмотрев меня, он сказал, что у меня острота зрения левого глаза – единица, но по диоптрии – 0,7.
— А по приказу должно быть не более 0,5. Поэтому о лётном училище забудь!
К правому глазу претензий не было ни у кого. Мои уговоры ни к чему не привели. Рыжов говорил:
— Ну, пропущу я тебя сейчас! А что дальше? Зрение начнёт ухудшаться всё равно! Ты поднимешься в воздух и ничего не увидишь!
Да всё я увижу! Как вас сейчас!
Но чёрт возьми! Почему такой разброс диагнозов?
К правому глазу никаких вопросов! А вот по левому...
Итак!

Окулист районного военного комиссариата:
Левый глаз: острота зрения – 1,0, по диоптрии – 0,5. Правый – норма. Заключение: «Годен!»

Окулист областного военного комиссариата:
Левый глаз: острота зрения – 0,9, по диоптрии – 0,5. Правый – норма. Заключение: «Не годен!»

Главный окулист гарнизонного госпиталя:
Левый глаз: острота зрения – 1,0, по диоптрии – 0,7. Правый – норма. Заключение: «Не годен!»

Кому же верить? Сколько врачей, столько и мнений! Как астрология!
Однако в любом случае меня забраковали! Я отчаялся: прощай лётное училище, прощай небо! Моя мечта!
Домой вернулся злым и угрюмым. Завалился на диван и ничего не говорил, на мамины вопросы не отвечал.
Мама подсела и начала уговаривать:
— Пойдёшь в инженерное! Там погоны такие же!
Да что, я за погоны страдаю?! Мол, можно всем говорить, что учусь на лётчика! Да не хочу я врать! Я летать хочу! По-настоящему! Быть лётчиком-истребителем!

В последний учебный день третьей четверти, нас, мальчишек-выпускников школ собрали в РВК. К нашему приходу в военкомате собралось много наших сверстников. Нас всех рассадили в два автобуса и повезли на Холодную гору в Харьковское гвардейское высшее военное командное танковое училище.
Оказалось, со всех военкоматов города (в Харькове – 10 РВК) свозили на автобусах будущих призывников и кандидатов на поступление куда-то там.
Во дворе училища стояло несколько танков, одна самоходка и два бронетранспортёра. Лейтенант-танкист скомандовал:
— Рассредотачивайтесь!
Мальчишки, как голодные, набросились на танки. В том числе и будущие лётчики – когда ещё придётся в танках посидеть! Залезали вовнутрь. Каждый что хотел, то и вертел.
Замечаю, что возле танков стоят несколько курсантов с голубыми погонами и с лётными «птичками» в голубых петлицах. Я подошёл к одному из них, что стоял чуть в стороне и спросил:
— А вы из какого училища?
— Из ХВВАУЛ! — ответил он мне.
Что-то больно кольнуло в сердце. Душа опять начинала болеть. Будто кто-то что-то изнутри отрывал. Такое же чувство было и после комиссии в Облвоенкомате, когда меня признали негодным к лётному обучению...
Я понял, что нас всех свезли сюда, чтобы агитировать мальчишек поступать в танковое училище и в авиационные!
И не ошибся!
После того, как мы все хорошо полазили по броне, нас всех запустили в барак, который в гвардейском танковом училище называется клубом. Заместитель начальника училища танкистов начал с трибуны распинаться, расхваливая своё военное учебное заведение:
— Наше училище – гвардейское! Высшее! Командное!..
Других аргументов у полковника не нашлось!
— ...Конкурс в училище большой – по семь человек на место каждый год!..
«Вот врёт! — подумал я. — И не краснеет, не заикается ему!»
От капитана из Московского РВК Бориса Гавриловича Южакова по секрету я знал, что в танковых (командных! и даже гвардейских!) училищах ежегодно недобор! Что в них принимают даже с двойками на вступительных экзаменах! Или дают возможность пересдавать! Или натягивают за ответы «тройки»!
Следующими по очереди были курсанты 3х (у них выпускных) курсов из обоих средних авиатехнических (даже не инженерных! ) училищ. Ничего интересного, выступления смело можно назвать «блеклыми». Речитатив аргументов у обоих курсантов-выпускников ХВАТУ один – училища средние, поэтому можно учиться, не напрягаясь!
А затем выступили офицер и курсант из ХВВАУЛ. Сердце у меня забилось учащённо. Я смотрел то на преподавателя в очках, седого подполковника Пустовойтова, то на выступавшего курсанта 4го курса, который в этом году должен выпускаться и стать военным лётчиком! Я понимал, что этот парень уже летал самостоятельно! Что он почти уже лётчик! Вы понимаете – военный лётчик! И я ему откровенно завидовал!
Курсант начал рассказ с истории училища, которое, кстати, основано в 1930 году и в этом, юбилейном для себя году будет отмечать своё 40-летие! За героизм, мужество и отвагу 189 лётчикам-выпускникам училища присвоено звание Героя Советского Союза, семь лётчиков удостоены этого звания дважды: Клубов А.Ф., Боровых А.Е., Ворожейкин А.А., Лавриненков В.Д., Попков В.И., Сенько В.В., Голубев В.М., а бывший лётчик-инструктор училища Иван Никитович Кожедуб стал трижды Героем Советского Союза. В годы прошедшей войны он провёл 120 воздушных боёв, сбил 62 самолёта врага, а сам ни разу не был сбит в бою, не получил ни одного ранения, ни одной царапины!
(В этом месте мой школьный друг Юра Романов ко мне наклонился и тихо спросил:
— На кой чёрт ты это записываешь в блокнот?
— Для истории! — так же тихо ответил я ему. — Не отвлекай!
А записывал я это всё для своего дневничка! Это же интересно, забодай тебя комар!)
Курсант процитировал боевые донесения дважды Героя Советского Союза Ворожейкина, который сбил 52 самолёта противника. Его эскадрилья вписала замечательные страницы в историю полка:
«8 советских самолётов против 55 немецких, сбито 11, потерь нет»...
«6 против 42, сбито 6, потерь нет»...
«6 против 110, сбито 12, потерь нет»...
«Если Ворожейкин в небе – значит “Юнкерс” на земле!» — так говорили о нём в полку!
Курсант рассказал, что первый курс в ХВВАУЛ является теоретическим, а со второго уже приступают к изучению авиационных дисциплин, материальной части авиатехники, а потом и к полётам...
Ах, судьба! Неужели это пройдёт мимо меня? Да быть такого не может!
На обратном пути к райвоенкомату парни из нашего класса (пять человек, трое успели к тому времени смыться) заняли всё заднее сидение в автобусе. Там как раз рассчитано на пятерых. Но при большом желании туда можно было посадить и шестого, особо не стесняя остальных. Шестым оказался тот самый курсант из лётного училища. Я пригласил его специально.
— Ну, началось! — улыбаясь, сказал мой одноклассник и ещё один друг Толик Кабанков. [Кстати, он и стал потом танкистом!]
Это намёк на то, что я, пока всё не узнаю у этого курсанта, не отцеплюсь от него.
— Кто это у вас седой подполковник? — спросил я. Ведь надо же было с чего-то начинать контакт.
— Бывший штурман. Преподаёт у нас на кафедре самолётовождения.
— Да... Я ведь тоже хотел поступать в ваше училище! Уже прошёл первичный отбор в РВК. А вот на комиссии в ОВК «срезали»... — с сожалением сказал я.
— Из-за чего? — живо спросил курсант.
— Да вот, понимаешь... — я осёкся.
До меня дошло, что этого парня в курсантской форме, которому, по крайней мере, 21-22 года, который уже летал самостоятельно (!), я назвал на «ты»!
— Ты, конечно, извини меня, что я так запросто, на «ты»... Ничего?
— Ничего!
— Так вот. «Срезали» меня из-за левого глаза! Острота зрения – единица, а по диоптриям – 0,7! А нужно не более 0,5!
Я придерживался варианта Рыжкова, а не окулиста ОВК. Так легче добиться понимания.
— В училище меня при поступлении тоже чуть не «срезали», — рассказывал курсант. — Расширяли зрачки. Но по диоптриям оказалось всё же 0,5. Кстати, потом эти «нормы» постепенно повышаются до 0,8-0,9. А лётчикам даже дозволяют врачи иметь остроту зрения 0,8 на оба глаза!
— Да?
Я был настолько воодушевлён услышанным, что рассказал курсанту о своих бедах, приведя все три варианта моего глазного здоровья.
— Тебя как зовут? — спросил курсант.
— Юра.
— Послушай, Юра! Многие парни приезжают поступать в училище, минуя военкоматы! Ведь по правилам военкоматы набирают кандидатов только до 30 апреля. А если ты решил поступать в лётное, скажем, 3 мая? Тогда ты приезжаешь в училище и подаёшь рапорт (на гражданке это называется «заявление») начальнику ХВВАУЛ. Тебя медицински освидетельствуют прямо в училище. Между прочим, даже тех, кто прошли комиссию при райвоенкоматах и облвоенкоматах, всё равно на предмет годности осматривает наша врачебно-лётная комиссия. Вот например! У тебя в деле кандидата – медицинская карточка (форма № 38), анализы крови, мочи, кардиограмма, рентген лёгких. Всё это там не нужно! Вернее, нужно, у тебя их заберут. А в училище всё будет по новой: и анализы, и кардиограмма, и рентген, и врачи! Плюс качели, НКУК и психотбор! НКУК – это вращающееся моторчиком кресло, — пояснил мой многоопытный собеседник. — Так что, Юрик, собирай документы и где-то в мае приезжай прямо в училище! У меня такое чувство, что ты у нас медкомиссию пройдёшь!
Я этого курсанта чуть не расцеловал!
Чёрт возьми! Это же надежда! Знали бы вы, что у меня творилось на душе! Будто внутри бесенята плясали! Всю дорогу домой я ликовал:
«Значит, ещё не всё потеряно! Значит, я ещё могу стать военным лётчиком! Ураааа!»
На другой день я зашёл в райвоенкомат к капитану Южакову. Я сказал, что буду поступать в Харьковское командно-инженерное училище им. Маршала Крылова. (Да простится мне этот обман!) Борис Гаврилович, давая мне экземпляр анкеты установленной формы, пробурчал:
— Мгм! В инженерное имени Крылова он будет поступать! Тебя же от лётного имени Грицевца не отгонишь! Сказал бы, что тебе нужен бланк анкеты!
Я виновато улыбнулся, поблагодарил капитана и уехал домой.
Так! Надо съездить ещё в Облвоенкомат и забрать своё личное дело кандидата. И пошли они на фиг!
План действий у меня был таков! В мае я с собранными документами еду в училище. Начинаю поступать. Если там я прохожу медкомиссию (а я её пройду обязательно, чёрт побери!), поступаю в ХВВАУЛ и становлюсь курсантом, а затем лётчиком-истребителем!

9 апреля 1970 года (суббота).

Я решил написать письмо в Центральную Врачебно-лётную комиссию и начальнику Авиационной подготовки ВВС, чтобы рассказать им о всех трёх диагнозах, которые никак не согласуются между собой.
>> (Господи, какой я был наивный! Думая, что в Москве восхитятся моим желанием летать и мне помогут! Я слишком плохо знал врачей! – примеч. из сегодняшнего дня.) <<
Заключения комиссий окулистов РВК и ОВК у меня есть. Но нет заключения полковника Рыжова. Чтобы его получить, я в госпиталь и отправился. Надо сказать, что Рыжов знал о моём намерении поехать в Москву добиваться разрешения поступать в лётное училище.
Пришёл в глазное отделение и попросил:
— Николай Никифорович, дайте, пожалуйста, заключение, которое вы считаете нужным.
Доктор опешил, его лоб как-то начал покрываться бисеринками пота. После небольшого замешательства, Рыжов спросил:
— Зачем тебе заключение?
— Ну надо!
— Зачем надо?.. Для школы, военкомата?
— Для себя!
— Нет, — возразил он. — Так, «для себя» мы не даём.
— А если для школы?
— Для школы или военкомата мы даём заключение только в том случае, если будет предоставлено направление!
На том наш разговор оказался исчерпан. Попрощавшись, я вышел. Внизу снял халат, оделся, вышел из отделения. И направился к... начальнику госпиталя полковнику медслужбы Ю.С. Шкоде. Юрия Саввича я хорошо знал, можно сказать, с самого детства. Мы частенько сидели рядом в клубе на торжественных мероприятиях. И по-дружески всегда беседовали.
Захожу к нему в кабинет, предварительно испросив разрешение.
— Здравствуйте, Юрий Саввич!
— Привет, Юра!
— Вы свободны? Можно с вами поговорить?
— Что там у тебя случилось?
Ну, я ему всё и выложил. И о заключении окулиста райвоенкомата, и о заключении врача Облвоенкомата, и о том, что Рыжов сперва сказал, что у меня нет никакого миопического астигматизма. Какое заключение сейчас даёт Николай Никифорович я не успел сказать. Начальник госпиталя снял трубку городского телефона, полистал довольно потрёпанную книжечку и набрал нужный номер. Но там абонент был занят. Юрий Саввич попросил подождать меня в приёмной. (А по сути дела, это был холл перед кабинетами начальника госпиталя и начмеда.)
Я стоял у окна и кусал губы, слушая приглушённый разговор из-за двери:
— Это полковник Шкода... Да... Да... Дело в том, что сын моей старой, старой знакомой, поступающий в ХВВАУЛ прошёл первичный отбор в райвоенкомате! А у вас (видимо, в облвоенкомате – авт.) его забраковали по зрению... Да... Да... Наш окулист смотрел его... Наш госпитальный, полковник Рыжов... Да... И он не находит того диагноза, который вы ему дали... Фёдоров Юрий Игоревич, 1953 года рождения... Ага! А как это практически осуществить?.. Да, спасибо!
И в приёмной над дверью кабинета раздались звонки. Я понял, что это вызывают меня. Вхожу в кабинет.
— Вот что, Юра! Сейчас я говорил с заместителем облвоенкома. И он сказал, чтобы ты взял направление в РВК и освидетельствовался у нас, в гарнизонной поликлинике...
В это время зазвонил внутренний телефон. Юрий Саввич с кем-то начал разговор. А я стоял и думал: «А вдруг он позвонит Рыжову? А тот скажет, что я не годен! Тогда Шкода подумает, что я его обманул!»
— Юрий Саввич, — заговорил я, когда начальник госпиталя положил трубку. — Рыжов говорит, что у меня зрение – единица, но по диоптриям у меня на левый глаз – 0,75!
— Подожди, подожди! Но ты говорил мне...
Он снова снимает трубку и просит телефонистку:
— Глазное отделение, пожалуйста! Кабинет Рыжова!.. Здравствуйте, Валерия Оскаровна! Николай Никифорович в кабинете? Попросите его, пожалуйста! Да... Скажите, вы смотрели сына нашей медсестры Фёдорова Юрия?.. Ну и что?.. Ага...
И внимательно смотрит на меня. А я стоял и снова покусывал губы, не имея возможности скрыть волнение.
— Да... Да... Значит... Не подходит?.. Да... Спасибо... Спасибо...
Шкода кладёт трубку на рычаг.
— Что же ты мне голову морочишь? Я вот людей на ноги поднял! — Он снова звонит по городскому телефону. — Не годен ты, понимаешь?
— Юрий Саввич, погодите! — я пытался снова начать объяснять.
Но он меня перебил:
— Нет! Понимаешь: не годен! Я должен дать отбой!
И он начал набирать номер на телефонном диске.
— Извините! До свидания!
Я повернулся и вышел. Конец разговора я услыхал в «приёмной», когда складывал у окна бумаги в папку.
— ...Нет, уже не нужно!.. Меня ввели в заблуждение заинтересованные лица... Да... Да... Извините, до свидания!
Шёл домой и думал:
«Что же теперь делать? Может, не следовало говорить Шкоде? Шкода, Шкода!»
Уже дома я решил сходить в РВК и выпросить у капитана направление на переосвидетельствование в гарнизонной поликлинике. А что я теряю?
Сказано – сделано! Потом подумано!
На следующий день я был в райвоенкомате. Капитан Южаков написал направление. Но потом оказалось, что печать ставить нельзя, ибо районный военкомат не имеет права направлять призывников на гарнизонную медкомиссию. Этим занимается областной военкомат.
— Хочешь, — говорил мне Южаков, — возьми эту бумаженцию без гербовой печати. Сходи. Авось, это там проскочит. А вообще, я советую тебе не терять зря времени и съездить в Облвоенкомат и получить там законное направление.
Между тем, моя мама, которая, естественно, знала о моей мечте и моих злоключениях, договорилась с медсестрой глазного кабинета гарнизонной поликлиники Ольгой Владимировной. Мама ей всё рассказала и предупредила, что Рыжов, если будет на комиссии он, ни за что не пропустит. И что Валерия (Оскаровна, врач глазного отделения, видевшая меня на осмотре у Николая Никифоровича) может меня тоже узнать. Ольга Владимировна посоветовала мне хорошо выучить таблицу Сивцева с буквами и кружками. Хотя мне это было без надобности: всё это я хорошо видел!
В общем, договорились обо всём.
На следующее утро я поехал в Облвоенкомат к капитану Турищеву.
>> (Вот обратите внимание, насколько вежливо и предусмотрительно относятся в ОВК к нам, призывникам!) <<
В каком кабинете он сидит, я не знал. Поэтому заглянув в одну из комнат, спрашиваю у майора:
— Скажите, пожалуйста, где я могу увидеть капитана Турищева?
— Зайдите, пожалуйста, в 25ю комнату, — в тон мне ответил майор.
Постучавшись, захожу в 25ю комнату, на которой золотыми буквами красовалась надпись: «Пом. Заместителя начальника 4 отделения».
— Разрешите? — по-военному спросил я. — Здравствуйте!
Я знал в лицо капитана Турищева, поэтому прохожу мимо двух столов и обращаюсь именно к нему:
— Товарищ капитан, мне нужно направление в гарнизонную поликлинику для переосвидетельствования.
— Вы попали не по адресу. Вам нужно к заместителю начальника 4го отделения.
И он направил меня к тому майору, у которого я интересовался, где кабинет Турищева.
Я уже почти вышел в коридор, когда Турищев остановил меня поистине добрым голосом:
— Вы – призывник?
— Да!
— Ну, тогда правильно! Идите к майору!
Захожу опять к майору. И тоже прошу направление.
— Что за направление? — спрашивает заместитель начальника 4го отделения.
Рассказываю.
— Молодой человек, — говорит майор. — Училищами заведует капитан Турищев.
— Но он направил меня к вам!
— Да? Пойдёмте со мной!
И мы вдвоём идём в 25ю комнату.
— Николай Петрович, — говорит майор. — Вот этот парень хочет в лётное училище. РВК пропустил его, а у нас его «забраковали»! По данным наших медиков, ему не хватает 0,1 на левый глаз. Разберитесь!
— Так, вы в училище? — воскликнул Турищев. — Вы же сказали, что вы призывник.
— Но я и есть призывник!
— Ну ладно! Что же мне с тобой делать?
— Пошлите на гарнизонную комиссию!
— Ну вот ещё! Будешь таскаться по госпиталям! В крайнем случае мы направим тебя прямо в училище! Пусть там решают, годен ты для них или нет!
Я даже приосанился. Меня вполне устраивал такой поворот дела!
— А пока приходи сюда к 9 часам 19 апреля!
— Отлично! До свидания! Извините!
— До свидания!
Я выхожу на улицу и мне на душе было радостно. Наконец-то появился просвет!
Какой же это будет день – 19 апреля?
Просчитав, я с недоумением делаю открытие: 19 апреля будет воскресенье!
«А, может, я ошибся? — спрашивал я самого себя. — Надо проверить! Где бы достать календарь?»
Мой взгляд останавливается на киоске «Союзпечати».
Подхожу к окошку и интересуюсь, нет ли у них календарей?
Но календаря в киоске уже не оказалось – апрель месяц на дворе.
Тогда я решительным шагом возвращаюсь в военкомат и подхожу к застеклённому окошку дежурного. Он подтвердил, что 19 апреля – воскресенье.
«Быть может, капитан ошибся?» — размышлял я, направляясь в 25ю комнату.
Постучав, вхожу и сообщаю офицерам в кабинете (Турищева не было) о своём открытии.
Но меня успокоили, сказав, что в воскресенье ОВК работает.
«Ну и отличненько», — думал я, направляя свои стопы на трамвайную остановку.
Но между делом я решил всё же комиссию в гарнизонной поликлинике проходить, так сказать параллельно. Комиссия будет завтра...

,

10 апреля 1970 года (пятница).

На первом этаже штаба госпиталя находится гарнизонная поликлиника.
Прохожу всех врачей по недооформленному направлению РВК. Вы думаете госпитальные врачи знают, кто имеет право к ним направлять на комиссию? Ой! Я вас умоляю! Да они, кроме болезней по своему профилю, ни черта не знают!
Однако здесь произошло то же, что и в Облвоенкомате. Всех врачей прошёл, а вот об окулиста я споткнулся. Она даже смотреть в мои зеньки не стала: эта псица Валерьяна меня опознала! (Как там у классика? «Собака оказалась сучкой». И.С. Тургенев, «Муму».) На её вопросы я, как провинциал, начал врать, что я – это не я! Что она, конечно же, обозналась! Но врачиха заявила, что я – это я, а её так просто не провести! И что мне надо обращаться к Николаю Никифоровичу!
Выхожу из поликлиники. Уже сел в трамвай. И тут подумал:
«Почему же я не пошёл потом к Рыжову? Ведь мне же нужно его заключение?»
Вернуться в госпиталь понадобилось 15 минут.
В глазном отделении я надеваю халат и вхожу в кабинет Рыжова. Валерьяна закончила работу в поликлинике и к этому часу находилась в кабинете. По-видимому, всё уже рассказала своему начальнику, похвалившись своей бздительностью.
— Можно? — интересуюсь. — Здравствуйте! Николай Никифорович, вот направление военкомата! Дайте, пожалуйста, заключение!
— Вот видите, Николай Никифорович! А вы говорите, что он сюда дорогу забыл! — проговорила предательница.
Этой фразой было сказано всё!
Рыжов перевернул моё направление и на обороте стал писать. (То есть, получается, оно, направление, ему и на фиг было не нужно. Просто он не захотел тогда давать мне заключение!)
Оставив место для вывода, он оторвался от бумаги и проскрипел в мой адрес:
— Упрямо! Упрямо добиваешься своей цели!
И далее выводит: «Для поступления в военное училище лётчиков Не годен»...
Поставив подпись и число, врач вручает мне бумажку.
Я прочёл, поблагодарил, извинился и вежливо попрощавшись, вышел из кабинета.

ВМЕСТО ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ

Чем же всё кончилось? У врачей Облвоенкомата одного звонка начальника госпиталя оказалось достаточно, чтобы переполошить там всё их осиное гнездо! По-видимому, отбой туда не дошёл или был не понят. И на всякий случай... Окулистиха смотрела меня сквозь линзы, смотрела и сказала, что, пожалуй, острота зрения у меня действительно единица, а по диоптрии можно ПОКА написать 0,5 и признать меня годным к поступлению в лётное училище.
— Не поступишь, придёшь через год, посмотрю изменения!
Ага! Не поступлю! Как же! Жди! Только очень жди!
В училище у врачей не было никаких претензий к моему здоровью! Там тоже хватали за яйца, искали внутрипаховую грыжу, спрашивали про выпадание прямой кишки. (Любая патология по хирургии делает кандидата негодным к лётному обучению!) Но, очевидно, потому что у меня в мошонке всё оказалось как надо, нужного размера и в количестве двух (а не, скажем, трёх) штук, а очко приклеенным намертво, то и окулист признал моё зрение безупречным!
Когда я заканчивал первый курс ХВВАУЛ во время увольнения нос к носу на улице встречаюсь с полковником м/с в отставке Шкодой Ю.С. Он едва меня в форме узнал. Пришлось напомнить.
— В техническое училище поступил?
— Нет, в лётное! Я буду лётчиком-истребителем!
У полковника Шкоды и глаза на лбу оказались! Он тут же впялился в мой значок «Парашютист-отличник» у меня на груди, который доказывал, что я говорю правду.
— А как же?.. Но ведь... Да я... Да ты...
Я просто смотрел на него и улыбался, любуясь произведенным эффектом!
— Спасибо вам за помощь, Юрий Саввич!
У того буквально отвисает челюсть. Воспользовавшись паузой, я попрощался и, отдав воинскую честь старому полковнику (Шкода форму любил и в тот раз был в ней), ушёл.
А дальше... Вот посмотрите на судьбы тех, кто мне чинил препятствия или отказался помочь, и тех, кто помогал... Случайность? Возможно! Совпадение? Спорить не стану! Но всё же, всё же...
Через год трагически погиб на пенсии полковник м/с Рыжов Н.Н. (избит пьяными хулиганами).
Через два года полковник м/с Шкода Ю.С. погиб, случайно попав под машину...
(Верьте мне, люди, я к этим случаям не имею никакого отношения! Клянусь!)
Капитан Южаков Б.Г. заменялся в ГСВГ, потом снова вернулся в военкоматы, закончил службу военкомом в звании полковник.
Капитан Турищев Н.П. продолжал службу в той же системе и тоже завершил ратное дело полковником и военкомом...
Я налетал на истребителях более 1500 часов... Всё видел, всё замечал...
Очки надел для чтения только в 60 лет...

На фото: 1) Та самая медицинская карта (форма № 38), которую отказалась заполнять окулистиха в гарнизонной поликлинике.
2) То самое заключение полковника м/с Рыжова Н.Н., согласно которому я признан негодным к поступлению в лётное училище...