Юрий Ф.

<<• САМОВОЛЬНЫЕ ОТЛУЧКИ •>>

Моя ПЕРВАЯ савоволка была, естественно, на первом курсе...
...Я в спортивной форме прохаживался возле училищного бассейна...

••>> [Какая чудовищная ложь! В день, о котором идёт речь, я сам только-только вернулся из самохода (ездил домой)! И буквально за минуту до этого перемахнул через забор. Прыжок! Осмотрелся, свидетелей нет – и я уже не самовольщик, а дисциплинированный курсант, гуляющий по территории училища! Об этом я тогда, естественно, по конспиративным соображениям в своём курсантском дневнике записать не мог! Поэтому и написал нейтральное: «...я прохаживался...»] <<••
Беззаботно, засунув руки в карманы брюк [и держа подмышкой пакет с книгами и яблоками, которые я привёз из дома], рулю к казарме. Прошёл метров десять, обхожу кусты и тут, как снег на голову, рядом со мной плюхается коренастое сержантское тело. От неожиданности мы опешили оба! Присмотрелся – да ведь это наш незабвенный Осипов!
«Здорово, корова! Боже, как давно я тебя, жабёныш, не видел – целых три часа!»
Надеюсь, никто не подумал, что мне захотелось броситься к Осипову в объятия, целовать его и плакать!
••>> [Как мы с ним не встретились по ту строну забора – ума не приложу?! Вот бы была ситуация!] <<••
Удивлённо уставясь на меня, он не придумал ничего лучшего, как спросить:
— Ты... Ты что здесь делаешь?!
Делано вскидываю брови:
— Я учусь здесь на первом курсе, товарищ младший сержант!
— А... а тут что?
— Да вот, — отвечаю, складывая руки на груди и наклонив голову набок, — смотрю, как вы возвращаетесь на службу из самохода! А вы?
То была моя ПЕРВАЯ (из трёх за всю учёбу в училище) самовольная отлучка.
Тогда, после возвращения, встреча с Осиповым у забора произвела на меня впечатление! И я подумал: что тут хорошего, в этом самоходе? Ходишь, озираешься, боишься каждого куста! Зависишь от случая!
И бегать через забор перестал. На два года.

••>> САМОВОЛЬНЫЕ ОТЛУЧКИ <<••
<<•• (продолжение) ••>>

Весьма вероятно наступление невероятного.
АГАФОН
<<••>>
Если мечтаешь о радуге,
будь готов попасть под дождь.
Долли ПАРТОН

ВТОРОЙ самоход (неудачный) был у меня на третьем курсе, в Чугуеве.
Я числился дневальным по УЛО, и договорился с товарищами, что они ночь отстоят без меня. (Игоря Панкратова, который был со мной в том наряде, я уже таким манером однажды прикрывал и он мне был должен.) А сам поздно вечером решил махнуть в Харьков. У меня был страшный спермотоксикоз, и надо было срочно трахнуться дома с Галочкой, своей юной и изящной соседкой по этажу – то, что доктор прописал! Нет, ни тогда, ни после я не был каким-то сверх-Донжуаном! Но плотские удовольствия мне откровенно нравились и иногда были физически (да и психологически!) просто необходимы! Для меня уже было бесспорно, что секс – это тот источник наслаждений, припав к которому раз, захочется пить и пить. И я был уверен, что эту жажду теперь может остановить лишь старость!
Так вот! Автобуса долго не было. Я стоял на остановке задумчивый, как обманутый Гамлет, торгуя личиком, как влюблённая Офелия, в мечтах предвкушая встречу с Галочкой, как парижский бонвиван. В трусах, надо сказать, всё было на взводе!
Тут некстати с той стороны шоссе по направлению от ДК авиаремзавода к КПП полка появляется гарнизонный патруль, который я, поглощенный сладострастными мыслями о предстоящей близости с девчонкой и выглядыванием автобуса, сразу не заметил. (Что, между прочим, мне, как будущему лётчику-истребителю, не делало чести!) Зато патрульные, не имея за душой интимных переживаний, усекли мои курсантские погоны, предательски светившие в темноте жёлтыми кантами.
Когда патруль пошёл на перехват, прятаться уже было поздно, а скрываться некуда: с передней полусферы веером заходили три «перехватчика», позади вправо и влево на протяжении километра тянулся бетонный забор, а перед ним, наверное, со времён Аракчеевских поселений, «протекало» болотце с проросшей осокой.
Я замер, как моль в обмороке, опадающим кончиком чувствуя, что эту ночь придётся провести в другом месте, а не в постели с Галчонком и, возможно, даже на «губе» у танкистов. (А туда, говорят, лучше не попадать!) И после этого уже не я буду, а меня будут, образно говоря, еб*ть с эполетами. {1}
Но «судьба Евгения хранила» {2}: начальником патруля оказался мой будущий лётчик-инструктор на МиГ-17 лейтенант Василий Нюнчиков, недавний выпускник Черниговского ВВАУЛ, которого на днях нам представили. Будучи курсантом, сам он особой дисциплинированностью не отличался, о чём помнил всегда.
Поэтому, с удивлением опознав меня, отвёл в сторону от патрульных и, закурив, просто спросил:
— Куда это ты, сокровище моё, собралось, на ночь глядя, да ещё в [курсантской] форме?
Ответ был очевиден, врать было бессмысленно и я, сам удивляясь своей наглости, ошарашил будущего командира экипажа откровенностью:
— В самовольную отлучку, товарищ лейтенант! В Харьков-град! Еб*ться хочу – сил моих больше нетути!
«Ты слова-то фильтруй, чудо неумытое! — мысленно одёргиваю я себя. — Перед тобой офицер, всё-таки!»
Но моя наглая откровенность произвела впечатление! Но и возмущению лейтенанта не было предела:
— Ё* твою мать, — цыкнул сквозь зубы плевком влево Нюнчиков. — Ф-ов, ты что, даже в самоволку аккуратно сгонять не можешь, чтобы не попасться? Тебя что, этому надо ещё учить?! Вот курсанта заполучил в экипаж, ети-его-лети! А если бы не я был начальником патруля?
Я делано вздохнул и картинно потупил взор:
— Мне очень повезло! Осознаю свою вину, глупость, степень, глубину!..
— А проверят по койкам, поэт?
— Не удивятся, товарищ лейтенант, – я числюсь в наряде по УЛО! К тому же, по койкам нас никогда не проверяют! Только на первом курсе, когда двое выпали из окна, по спальному помещению прошёлся начальник курса и посмотрел, все ли на местах. Нам доверяют!..
«И напрасно!» — эта непроизнесённая фраза буквально повисла в воздухе.
Подумав, Нюнчиков велел мне вернуться в казарму. («Автобуса, наверное, сегодня всё равно уже не будет!») И мне пришлось поанафлазмировать в антисанитарных условиях туалета... Но на ближайшие выходные мой будущий инструктор обеспечил мне увольнение на сутки. И я в постельных сценах оторвался с Воронёнком по полной программе, расстреляв все презервативы, купленные для нас её братом Лёшей. (Он был на год старше меня и о наших отношениях всё знал.) Потому что давно замечено: всё, что задавливается днём, расцветает вулканом Везувия ночью!
«Сегодня ты меня заездил!» — прощаясь, сказала Галочка.
Я же был просто счастлив!

ТРЕТЬЯ моя самоволка была тоже из Чугуева и тоже по интимной надобности.
В то воскресенье, обеспечив себе прикрытие в казарме, я до вечера махнул в Харьков, совершенно не зная, что в тот день этого делать было категорически нельзя! А ведь то обстоятельство, что в это воскресенье никого в увольнение не отпустили, должно было меня насторожить! Но почему-то не насторожило! И я чуть было серьёзно не влип! Очень серьёзно! Очень-очень!
Дома за шесть часов отымел Галчонка во всех мыслимых и немыслимых позах, которые придумывал всю неделю. {3} А перед возвращением, будто кто-то толкнул меня под руку: ещё обнажённый, целуемый и ласкаемый везде юной любовницей, заполнил себе чистый бланк увольнительной, доставшийся мне неправедными путями ещё на первом курсе. (Наверное, это была единственная увольнительная за всю историю Советской Армии, заполненная в совершенно голом виде!) И на пути к автовокзалу, у Дворца «Победа», был перехвачен комендантским патрулем. И опять в самом узком месте! А попадать в поле зрения патруля в тот день было противопоказано начисто!
...Я беспечно рассматривал книги выездного киоска (книги – это моя слабость!), когда сзади услышал вежливый басок:
— Товарищ курсант! Предъявите ваши документы!
Оборачиваюсь – позади стоит солдат-патрульный.
Я мысленно ахнул: физиология на нём сошла с ума – на полторы головы выше меня, косая сажень в плечах, огромные волосатые руки («загребущие») выглядывают из самого большого, какое, наверное, смогли найти в Вооружённых Силах Советского Союза, но всё равно не по росту короткого обмундирования; а размер обуви, шеи и бицепса – не менее 45го! Übermensch! {4} Такой поперёк ручицей приложится – тут же сложусь пополам! И до-о-олго не разложусь! А в метрах пятнадцати от нас стояли с красными повязками и рыли копытами землю майор и ещё трое солдат, готовых, оскалившись, тут же выполнить команду «Фас!»
«Усиленный патруль! С чего бы это? Кого-то ищут? Или?.. Ох, не к добру сие! Добегался, Артемон? Дотрахался с Мальвиной?» — подумалось мне.
— А больше ты ничего не хочешь? — спрашиваю бойца, надеясь, что это его инициатива и всё ещё удастся избежать разговора с майором.
— Тогда начальник патруля просит вас подойти к нему!
Не спеша, подхожу. С ленцой знающего себе цену третьекурсника бросаю руку к головному убору.
Весь состав патруля чётким, отработанным жестом козыряет в ответ и все вместе впиваются глазами в значок «Парашютист-отличник» у меня на груди.
Представляюсь.
— Ваши документы, товарищ курсант!
Уверенно, глядя начальнику патруля прямо в глаза (а он с интересом рассматривает меня, наверное, как парашютиста-отличника), предъявляю военный билет и липовую увольнительную, в душè благодаря проведение за подсказку в объятиях Воронёнка.
— Довожу до вашего сведения, товарищ Ф-ов, — майор уже изучил мой военный билет, — что приказом начальника Харьковского гарнизона сегодня всем курсантам военных училищ увольнения строго запрещены без объявления этого по курсантским подразделениям! Всех курсантов, замеченных в городе, патрулям приказано изловить и доставить в комендатуру, независимо от того, есть у них увольнительные или нет! А потом в каждом конкретном случае будут разбираться: кем, почему и на каком основании, вопреки приказу, они были выпущены в город!
Офицер испытующее посмотрел мне в глаза, ожидая реакции.
Поскольку её не последовало, начальник патруля продолжил:
— Вон, наша машина стоит. И там уже сидят четверо отловленных нами разгильдяев! Правда, не из вашего училища!
«Фью-фью-фью-ю-ю! Вот это, да! Кажется, нас всерьёз решили поставить раком!»
Но попасть сейчас на губу, да ещё с липовой увольнительной, значит, всё – гибель Помпеи!
Честно говоря, увидев машину, стоящую наготове, я изнутри обмер. Если бы в ту минуту я был оплетён датчиками полиграфа {5}, дальше со мной можно было бы и не разговаривать!
Заворожено гляжу на начальника патруля, как Джордано Бруно на горящий костёр. Одновременно бинокулярным зрением фиксирую напряг архаровцев в повязках справа и слева от меня, готовых к броску.
Остро ощущаю цейтнот. Я понял, что всё решится в эти одну-две минуты! Беспокойно запульсировала мысль: ситуацию из прорыва надо вытаскивать в сию секунду, позже будет поздно! Это и есть цейтнот! Моя поддельная увольнительная может помочь только сейчас, в комендатуре она станет для меня уликой! Да какой! Надо что-то придумать! Юрий, соображай быстрей – время летит быстро!
И тут наступает удивительное спокойствие, потом всегда посещавшее меня в критических ситуациях в авиации (после нескольких безуспешных попыток запуска движка в воздухе перед катапультированием, например). Спокойствие, если появлялось решение, на которое готов был идти до конца.
Кажется, Нарасимха Рао высказался в том смысле, что «принимать решение легче, если у вас нет выбора».
Золотые слова! Подтверждаю, мужики, подтверждаю!
А тогда, найдя выход, помню, я даже себя успокаивал:
«Ну, что ты вибрируешь, как муха-цокотуха? Расслабься, истребитель, и постарайся получить сейчас удовольствие!»
— Да. Меня предупреждали! — «не моргнув ухом» (по выражению командира соседней роты майора Липодеда), развязано ответствую майору. — Мне сказали, что если будут какие-то проблемы в Харькове – а у меня увольнение по семейным обстоятельствам, – обратить внимание начальника патруля на то, что я – из Чугуева! И на нас этот приказ не распространяется!
Я скромно улыбнулся, видя, как офицер тут же глянул на липовую увольнительную, где сверху я, тогда ещё в голом виде, предусмотрительно вывел: «Чугуевский гарнизон», а в графе «Куда уволен» пометил: «гор. Харьков».
И, не давая майору опомнится, загружаю его мышление дополнительной информацией:
— Меня ваши уже останавливали два раза… («Видишь, сокол ты мой ясный, и все два раза якобы отпускали! Ты же не хочешь быть хуже других?») Товарищ майор, у вас претензии к моим документам есть? («Ты чо, крендель, не видишь, что у меня всё в порядке, и я тебя не испугался?») — и, видя, как майор начинает глазами оглядывать мою форму одежды, добавляю: — Или к моему внешнему виду? А то мне на автобус надо! Знаете, не хочется подвести своего командира! («Смотри, скворец, какой я покладистый и дисциплинированный! Как такого не отпустить в город при таком приказе?»)
Начальник патруля, будучи сам командиром курсантского подразделения, задумался. Полистал мой военный билет, ещё раз оценил увольнительную. Всмотрелся в круглую печать на ней – оттиск был чёткий. Претензий ни к документам, ни к внешнему виду, ни к моему поведению (в том числе и по реакции на сообщение о приказе начальника гарнизона) у него не было. Чёрт его знает, может, курсантов других гарнизонов это распоряжение действительно не касается? И потом, кто-то его уже останавливал, проверял и отпускал. А я что, хуже?
— Похвально, когда курсант думает о реноме своего командира! — пробурчал он, ещё раз глянув на мой парашютный значок и возвращая документы. — Мне бы побольше таких курсантов!
И я был отпущен. И благополучно вернулся на курс. В Чугуеве, разумеется, – через забор!
На вечерней проверке майор Липодед задним числом объявил о том самом приказе начальника Харьковского гарнизона на это воскресенье, целью которого был отлов всех потенциальных самовольщиков.
И торжественно заключил:
— Товарищи курсанты! Сегодня в городе было столько усиленных патрулей, что солитер, не замеченным, у вас из задницы не выскочил бы! И вы обязательно попали бы на гарнизонную гауптвахту, если бы оказались в Харькове! Обязательно, уж будьте уверены!
Ловлю на себе удивлённый взгляд Витьки Мамонтова, который знал, что я ездил в самоход, и на время моего отсутствия был озадачен моим прикрытием.
В ответ я неопределённо пожал плечами: а что я могу? ну, не попался! ну, извини!
А сам подумал:
«Попасться-то я попался! Да вот только выкрутился!»
Липодед между делом продолжал:
— Я рад, что сегодня у нас не нашлось ни одного недисциплинированного размандяя, ушедшего в самовольную отлучку, с которым за это надо было бы разбираться на Совете училища!
«Так уж и ни одного! Боже, ка-ак мне повезло!» — невесело подумалось мне.
И я мысленно поблагодарил свою находчивость и обстоятельства, благоприятно сложившиеся для меня в тот воскресный день!
«Впрочем, размандяи в эту минуту переживают случившееся на гарнизонной гауптвахте в ожидании своего совета училища. А я, везунчик, и хорошо потрахался, и чудесным образом выкрутился, и сейчас стою в родном строю!»
В казарме, между тем, радостно загалдели, обсуждая в строю услышанную новость.
«Из-за тебя, между прочим, чуть не влип! — глянул я на слегка выпирающий головкой сквозь ткань брюк свой член. — Подведёшь ты меня когда-нибудь под монастырь, стервец!»
Больше рисковать я не стал, и самоволок у меня не было!
К тому же, на четвёртом курсе уйти в увольнение стало проще.
...А ведь поддельная увольнительная – это, в самом деле, была верная путёвка на Совет училища и исключение! Достаточно было майору просто выполнить приказ начальника гарнизона или обратить внимание на то, что на моей увольнительной стояла круглая печать штаба училища в Харькове, а не воинской части, к которой мы были прикреплены в Чугуеве (а такие нюансы известны лишь тем, кто служил в ХВВАУЛ и имел дело с курсантами!) – и всё: прощайте, курсантские погоны!
Впрочем, нет! Меня бы не исключили! Но понервничал бы здорово! Да и на губе бы пришлось отсидеть! Тогда у меня было два довольно сильных прикрытия. Однако всё равно, я предпочитал вести себя так, чтобы за меня никто не заступался! По учёбе мне никто не помогал. И на курсе никто никогда не слышал, чтобы меня кто-то «подпирал».

» Вдогонку:

[+] Для побежденных спасенье одно – о спасенье не думать!
ВЕРГИЛИЙ
<<•><><•>>
[+] «Я, курсант Орлов Олег Викторович, находясь на спортплощадке, занимался самоподготовкой. Но принял недостаточные меры страховки при выполнении “больших оборотов” на перекладине. По этой причине я сорвался, перелетел через забор училища, упал, потерял сознание. Очнулся от того, что неизвестные лица пытались привести меня в чувства при помощи вливания мне в рот коньяка.
Таким образом я был обнаружен гарнизонным патрулём за территорией училища с синяками на лице и запахом алкоголя».
Из курсантской объяснительной
<<•><><•>>
[+] — Бросил жену с ребёнком! — Я – не ребёнок, я – офицер! — Бросил жену с офицером!
Из худ. к/ф-ма «Тот самый Мюнхаузен»
<<•><><•>>
[+] Я человек добрый, мне для себя ничего не жалко!
Из курсантских записных книжек
<<•><><•>>
[+] Если бы другие не были дураками, мы были бы ими.
Уильям БЛЕЙК
<<•><><•>>
[+] — Голова – предмет тёмный. Исследованию не подлежит.
Из худ. к/ф-ма «Формула любви»
<<•><><•>>
[+] Любовь – большая помеха в жизни.
Артур ШОПЕНГАУЭР
<<•><><•>>
[+] Не стой, где попало – попадёт ещё раз!
Из курсантских записных книжек
<<•><><•>>
[+] Мы легко забываем свои ошибки, когда они известны лишь нам одним.
Франсуа де ЛАРОШФУКО
<<•><><•>>
[+] — Скоро ты вырастишь и поймёшь, что человеку нужно очень много мужества.
Из худ. к/ф-ма «Филипп Траум»
<<•><><•>>
[+] Проживи незаметно.
ЭПИКУР
<<•><><•><><•>>
____________________________________
{1} Еб*ть с эполетами (нецензурн.) – совершать непотребный половой акт в положении, когда ноги пассивного (военного) партнёра находятся на плечах активного партнёра. (В. Буй, Русская заветная идиоматика.)
{2} А.С. ПУШКИН «Евгений Онегин».
{3} Некоторые из них, между прочим, оказались довольно неудобными и утомительными, хотя я и встречал их потом в «Кама-сутре». Но Галочку они почему-то восхитили!
{4} Übermensch (нем.) – сверхчеловек.
{5} Полиграф – в простонародье детектор лжи.
{6}Quandum (лат.) – в то время, как… до тех пор, пока…